Новый технократический порядок - ФУТУРОЛОГИЯ КРИЗИСА
Заметные изменения произойдут и в глобальном распределении производительных сил. Едва ли не состоявшаяся деиндустриализация Запада будет решительно остановлена, новые индустриальные проекты Западной Европы и США переориентируются на выпуск чистой и наукоемкой продукции. Новые мощности обеспечат трудоустройство значительного контингента высококвалифицированных специалистов и инженеров, для трудоустройства остальной части трудоспособного населения послужат производства, нацеленные на выпуск предметов потребления и продуктов питания с дополнительными характеристиками качества – например, с продуктов питания с улучшенным биохимическим профилем, изделий из нанотехнологичных материалов… Соответствующие мощности не будут выводится на Юг и Восток, поэтому в странах “третьего мира” останутся доживать свой век рутинные, старые производства. Не будем повторяться, что для многих этих стран реиндустриализация Запада обернется подлинной катастрофой.
Как уже говорилось, вершиной финансово-промышленной пирамиды нового строя станет воспроизводство технологий сохранения здоровья и продления жизни человека. В соответствующих кластерах будут действовать наивысшие ставки заработной платы при абсолютно справедливой их дифференциации в зависимости от профессионального уровня, причем в научно-внедренческой сфере доходы безусловно будут выше, чем на производствах. С другой стороны высокотехнологичный кластер, не нуждающийся в большом числе занятых, станет местом жесточайшей конкуренции между лучшими учеными, инженерами, носителями высококвалифицированных рабочих профессий. Схождение, выпадение с его орбиты будут означать личную катастрофу, переход в низшую касту.
Если в прежних общественных формациях классовая структура определялась отношением к средствам производства, то теперь принадлежность к той или иной касте будет зависеть от профессионального статуса, от достигнутого уровня знаний, от степени допуска к различающимся по социальной значимости сферам деятельности.
Занятость в высокотехнологичном секторе быстро приобретет черты пожизненного найма, место работы и должность сполна станут определять социальное положение человека. Абсолютное большинство бывших собственников, исключая лишь крупнейших, пополнит ряды среднего класса, будучи вынужденными конвертировать свои капиталы в недвижимость, собственное долголетие и запасы “на черный день”. Ведь удлинение жизни предполагает, что соответствующих запасов должно стать больше.
Со временем, в отсутствии былой вольницы в деле приращения частного капитала, стоимость сделанных в прежние времена накоплений начнет таять, что предопределит массовый переток вчерашних рантье в класс трудящихся. Занятость по найму станет основным способом обеспечения достатка, потеря рабочего места сравняется с личным крахом.
Ведущими субъектами высокотехнологичного кластера экономики будут являться сверхкрупные корпорации, интегрированные не столько с финансовым сектором, сколько с субъектами теоретической науки и НИОКР. Классические отношения собственности в данном кластере, возможно, перестанут действовать, поскольку при его финансировании на преимущественно инвестиционной основе старые “учредительские вклады” стремительно обесценятся. Контроль за сектором будет находиться в руках триумвирата из верхушки управляющих, финансистов и ученых-технократов. Возможно, к ним присоединятся государственные комиссары, тем самым завершая формирование элиты постлиберального Запада.
Социальный статус менее высоких общественных страт будет дифференцироваться в зависимости от значимости соответствующих профессиональных кластеров. Если в старом мире было, в общем-то, все равно, где получать свой “пэйчек” – в офисе, на фабрике или на животноводческом ранчо, то теперь различие будет примерно того же масштаба, как у нас тридцатые годы между, скажем, служащими в Союзе писателей и в балалаечном главке. Даже если их штатные оклады и пайки предположить одинаковыми. Дифференциация социального статуса является совершенно излишней при либеральной системе и критически необходима в обществе, заинтересованном в ограничении не только деловой, но и всякой несанкционированной человеческой активности.
Что касается аутсайдеров в лице вольных или невольных безработных, доля которых в интересах эффективного рекрутирования кадров вряд ли будет опускаться меньше 12-15%, то для них будут предусмотрены общественные работы и периодическая занятость в сфере благоустройства. Для тех же, кто падет еще ниже (или кого, из падающих, туда подтолкнут) уделом будет, как нетрудно догадаться, принудительный труд. Но тюрьма в новом обществе должна сделаться заведением рациональным, расход ресурсов на сюсюканье с “перевоспитанием” недопустим. Очевидно, что на вооружение будет взят опыт США, уже сегодня прочно удерживающих мировое лидерство по численности тюремного населения. В Америке за решеткой пребывают 0.8% от общей численности населения, в то время как в России этот показатель не превышает пока 0.6%. Именно в США прочно вошли в практику частные тюрьмы, выполняющие своеобразный госзаказ на “исправление”, и при этом с колоссальной выгодой для себя использующие почти бесплатный труд своих сидельцев в самых разнообразных производствах – от изготовления военной амуниции до сборки компьютеров. Так что идеям организатора ГУЛАГа Нафталия Френкеля, похоже, предстоит долгая жизнь и всемирно-историческое признание.
Что мы забыли сказать о грядущем обществе урегулированности, долга и порядка? Наверное, что улицы станут еще чище, а газоны ровней и зеленее… А чтобы жизнь в идеально обустроенной среде не казалось скучной и пресной для тех, кому посчастливится удержаться на своей орбите, огромные ресурсы будут задействованы на всевозможных “фабриках грёз”, в сферах развлечений и массовой культуры. Примечательно, что в силу возрожденной иерархичности общества подчеркнуто возвысится роль высоких, классических искусств. Правда, говорить о ренессансе последних преждевременно, так как неясно, от каких муз будет теперь черпаться вдохновение. Однако это – тема уже совершенно другого разговора.
Червонцы реализовать не удастся
Как видим, новый экономический порядок будет в своих существенных чертах будет отличен от всех предшествовавших ему моделей, в том числе от либерального “торгового строя”. При этом последний не придется насильственно разрушать, необходимый переход начнет совершаться сразу же после устранения свободного движения капиталов и введения дифференцированного государственного регулирования инвестиционной активности. Все остальное – эффективный госаппарат, быстро-адаптируемое законодательство, всеобъемлющая система электронного контроля, репрессивная машина – уже имеется в наличии. Вполне вероятно, что поступившей недавно на рассмотрение в конгресс США законопроект о 90%-процентном налогообложении бонусов топ-менеджеров в финансовом секторе – один из первых шагов в направлении решительной смены экономической модели.
Тем не менее, новая система в определенных своих чертах будет напоминать социализм, явные предпосылки перехода к которому сложились не только в Западной Европе, но и в США. С другой стороны, говоря марксистским языком, в плане распределения крупнейших пакетов собственности это будет полноценный государственный империализм во главе с клубом немногочисленных олигархов, технократии и высших должностных лиц государства. При этом непонятно, сколь долго просуществует в этом клубе фракция олигархов, практически лишенная кадровой “подпитки” с более низких эшелонов бизнеса. Так что в известной перспективе не исключен трансфер всей полноты финансовой власти к “общественным представителям” – в полном соответствии с марксистской футурологий и вырождением частного предпринимательства в широком смысле.
Признаюсь, новый экономический порядок при всех рефлексиях с мрачным наследием великих диктатур минувшего века выглядит вполне конструктивно, а в грустном свете нереализованных потенций советской экономики – даже в чем-то привлекательно. Действительно, - новый строй сможет реально способствовать развитию научно-технического прогресса и производительных сил, причем, в отличие от прошлого, этот процесс будет осуществляться селективно и узконаправленно, что позволит избежать эффекта залпового внедрения инноваций, приводящего к потере управляемости за общественными переменами; новый строй остановит “варваризацию” общества, регресс “сферы знания”, до сих пор повсеместно уступавшей натиску “сферы удовольствия”; правда, восстановление социальной значимости первоклассного образования и научной мысли произойдет лишь в узком элитарном сегменте, уделом широких масс останутся начальные формы обучения и профессиональные тренинги; новый строй обновит и структурирует иерархию общества, обновит состав элит, выведет значение высших страт из сферы действия “презумпции умолчания” – принадлежностью к верхним эшелонам можно будет открыто гордиться, а молодым поколениям вместо гарантированного наследования статуса родителей придется последний подтверждать своими знаниями и трудом; новый строй восстановит баланс между правами и ответственностью, нарушенный всеобъемлющим и бездумным применением принципа “прав человека”; новый строй решит проблемы размывания традиционной организации обществ развитых стран из-за наплыва мигрантов, восстановит доселе пораженный “политкорректностью” социальный статус “титульного населения”, в результате чего определения типа “белый англосаксонский протестант”, WASP, перестанут звучать упреком или бранью; будет восстановлена интегрированность общества, до сих пор подтачиваемая региональными сепаратизмами и национализмом национальных землячеств, поскольку в условиях технократической централизации мечтать об обособлении – себе во вред; в полной мере будет восстановлена роль крупных национальных государств, значение экстерриториальных сил пойдет на спад, средние и мелкие государства окажутся жестко привязанными к союзам и коалициям “больших игроков”.
Вместе с тем, в новой системе сохранится и значительный комплекс противоречий. Основное противоречие будет связано, разумеется, с дефицитом того самого фундаментального отношения, чрезмерная эксплуатация которого в конечном итоге привела либеральный мир к недееспособности – человеческой свободы. Правда, благодаря тому, что устранение свободы из повседневной жизни во многом уже состоялось, длительное время этот дефицит не будет давать о себе знать.
Произойдет резкое изменение структуры собственности: сохранить удастся только крупнейшие капиталы, владельцы которых тесно связаны с властью; номинальное и смысловое обесценение остальных сформирует огромный человеческий пласт, благополучие которого начнет всецело определяться встроенностью в систему и лояльностью к ней. Для того, чтобы отчуждение индивидуума от системы-носителя жизненных благ не переросло в социальный конфликт, потребуется грамотное, зачастую в “режиме пилотажа”, перераспределение части общественного продукта. Таким образом, жизнеспособность системы оказывается в зависимости от субъективных и преходящих факторов – а это означает уже более высокий уровень риска для нее.
Новый строй вводит механизм искусственного поддержания позитивной селекции как основного средства борьбы с энтропией в общественных отношениях. Человеческий материал, помещенный в жесткие условия профессионального отбора и необходимости подтверждения своего жизненного статуса, практически не подвержен деградации. Данный механизм будет неплохо работать применительно к основной массе членов общества, продающих свой труд и свое время в обмен не столько на деньги, сколько на дополнительное здоровье и жизнь. Однако не факт, что позитивная селекция будет сохраняться в отношении финансовой и политической элиты, единственно сохраняющей за собой “право рождения”. Более чем реальная угроза разложения правящего слоя может быть устранена только активным кооптированием в элиту представителей технократической и административной верхушки, однако тем самым окажется разрушенным приорат старых элит, без воли и активного участия которых плавный переход к новому обществу невозможен.
Новый строй не изменит печальной участи человека использовать, расходовать, даже растаптывать свою сущность в обмен на функциональное место, на блага земные. Но если раньше имелся шанс, применив сверхусилия, изменить свой профессиональный статус и социальную долю, то теперь профессиональные и социальные “лифты” будут приводиться в действие исключительно потребностями системы. Возможность индивидуального выбора сохраниться лишь в самом начале пути, при получении образования – отсюда число молодых людей, готовых свести счеты с жизнью после неудачного вступительного экзамена будет столь же велико, как в практикующей пожизненный наем Японии или же у нас в “застойные” годы позднего советского строя.
Если продолжить сравнение нового общества с советской моделью социализма, то ключевое различие обнаруживается в системе мотиваций. В то время как советский социализм апеллировал к таким эфемерным категориям, как совесть, ответственность, долг и т.д., то социализм “нового типа” будет зиждиться на прагматичных интересах, будет эксплуатировать человеческое честолюбие и стремление как можно дольше “вкушать мёду” из ложки назначенного размера. Именно по этой причине новый “социализм” будет несокрушим.
Евроислам как альтернатива безбожию
Чрезвычайно важный вопрос – какими станут идеология и религия нового общества? Несмотря на то, что в своих основных чертах оно будет напоминать по-настоящему развитый социализм, в реальности таковым оно не окажется. Полноценная социализация отношений не сможет быть обеспечена исключительно механизмами перераспределения национального дохода, она станет возможной только в случае устранения крупной и сверхкрупной частной собственности. Однако этого-то в обозримой перспективе не предвидится, скорее наоборот, мы столкнемся с невиданной ранее концентрацией богатства в руках старых элит и верхушки технократии. Подобному обществу придется практиковать достаточно жесткие идеологические конструкции, предполагающие насилие и оправдывающие кастовую организацию нового социума. Возникнет “технократический национализм”, оправдывающий разделение по критерию общности стереотипа поведения, определяемого уже не столько кровью, сколько взаимосвязанностью интересов ведущих экономических кластеров.
В качестве религии нового мира абсолютно определенно не смогут быть использованы ни христианство, ни буддизм, ни язычество. Ему равно будут чужды и идея спасения, и кармический цикл, и апелляция к чистым силам природы. Нет перспектив и у иудаизма, поскольку последний по определению не может являться религией большинства. Ровно также место новой религии не сможет занять чистый технократизм, лишенный сакральных начал. Существует только одна мировая религия, догматически не противоречащая философии сверхиерархизованного общества и чья социальная доктрина комплиментарна структуре его общественных отношений - это ислам. Мы уже говорили о том, что ислам, где введен запрет на любое познание сущности Бога, не может сделаться религией общества, основой которого провозглашаются научный и социальный прогресс, однако в полной мере приемлем для строя с жестко регулируемой сферой познания, к тому же нацеленной на решение прикладных задач. А в части консервации социальных отношений исламу нет равных. Поэтому более чем вероятно, что модернизированный ислам спустя несколько десятилетий начнет победное шествие по планете. Западным элитам, давно утратившим живую связь с христианством, намного предпочтительнее, сделавшись шейхами, наряду с обеспечением эффективного контроля за обществом раз и навсегда решить как проблемы стремительно растущих мусульманских диаспор, так и ослабить потенциал конфликтности с лишенными надежды лучшее будущее населением стран “третьего мира”.
Таким образом, политико-конфессиональная карта планеты к 2050 году может выглядеть следующим образом. На месте Европейского Союза возникает исламская федерация развитых технократических режимов с “огородом” из части стран Юго-Восточной Европы. Соединенные Штаты сразу не согласятся на адаптированный ислам и будут развиваться на основе конгломерата протестантских и технократических идей, однако со временем, когда догматические установки европейского ислама будут дополнительно ослаблены, Америка формально сможет вступить в исламский эргегор – подобно тому, как сегодня Канада и Австралия входят в возглавляемое английской королевой Британское содружество.
А вот что практически неизбежно – это значительно более ранняя перспектива конфедерации между США и Японией. При том что Япония попытается прийти в нее, скорее всего, не одна, а в придачу с Кореей, а также частью китайских и российских территорий.
Великобритания в конфедерацию во главе с США, скорее всего, не вступит, но предпримет попытку выступить альтернативным Франции лидером европейской федерации. Исламизация Европы коснется Англии в минимальной степени, вполне возможно, что именно в этой стране возникнет проект синтетической разновидности ислама, в которой будет предпринята попытка уравнять почитание пророка Исы (Христа) с Пророком Мухаммедом, а социальная архаика шариата будет замещена развитой технократической идеей с адаптированной к ней правовой системой.
Германия попытается развиваться в собственном пост-протестантском поле, ее ждет разрыв с европейской федерацией и попытки объединить под своим началом Австрию, Чехию, Данию, и, как минимум, западные земли Польши. За традиционно польские земли предстоит борьба с участием Германии, США и, если на то будут силы и воля, и России. Германо-польская война за Силезию станет, скорее всего, прологом к более масштабной битве за Польшу, среди победителей которой точно не окажется поляков. Очередная утрата независимости Польши будет, однако, восполнена переносом на ее земли центра мирового католицизма, поскольку полноценное функционирование Римского престола в исламском окружении вряд ли окажется возможным.
Западнохристианская доминанта безусловно выживет лишь в Центральной и Латинской Америке. Если странам этого региона удастся сохранить экономическую независимость от США, то он, вероятно, на протяжении многих десятилетий будет являться наиболее спокойным местом на Земле, население которого будет вести небогатую жизнь при верховенстве старых традиций. Правда, когда разрыв с Новым Западом по уровню технологий и продолжительности жизни станет слишком разительным, самобытность региона будет обречена.
Участь остальных стран не внушает оптимизма. Африке суждено оставаться бесконечно бедным, поражаемым болезнями и климатическими катаклизмами сырьевым регионом. Судьба Китая, в последние годы предпринимающего неимоверные усилия по переходу на внутренние источники развития, находится в зависимости от климатического процесса. Если в результате глобального потепления и таянья тибетских ледников обмелеют великие китайские реки – то Китай, скорее всего, ждут голод и распад. Южные и Западные провинции окончательно при этом войдут в исламский мир, страна начнет сжиматься к регионам тихоокеанского побережья и Маньчжурии. Дальнейшая судьба исконных китайских земель определится в процессе борьбы за них с исламизированным Индокитаем, а также с Японией.
В свою очередь, идейным и силовым центром исламизации новых земель на Востоке станет освободившийся от западной опеки Афганистан. Уход войск США и НАТО из Афганистана, когда рано или поздно он состоится, будет являться прекрасно мотивированным решением, поскольку отныне исламская пассионарность, втянутая в борьбу за новые территории, не сможет препятствовать выработке приемлемого для западных элит варианта “евроислама”.
Шанс для России
Таким образом, переход человечества в пост-либеральную эру, основные черты которой мы предприняли попытку предугадать, не только технически подготовлен, политически возможен, идейно допустим, но и во многих аспектах уже начал осуществляться. Инициатива перехода исходит от старых элит Запада, и они, судя по всему, готовы начать движение к ней. Для проработки деталей и корректировки траектории время еще есть.
Что касается России, то по состоянию на сегодняшний день мы абсолютно не готовы не только делать самостоятельные шаги в направлении любого общества, отличного от существующего, но и в принципе не располагаем ни институтами, ни кадрами, ни национальной элитой, которые были бы в состоянии обеспечить этот переход. При этом и двадцать лет назад, когда наша страна находилась в лучшей стартовой позиции с точки зрения “накопленной массы технократизма”, наши возможности не были существенно лучшими.
Не следует переоценивать сохранившийся потенциал России в области ВПК, наши нанотехнологические амбиции, уповать на “дремлющий под спудом” инженерный гений или “прорывные открытия”. С современным статусом российской школы у нас абсолютно нет шансов ни догнать, ни перегнать тех, кто на протяжении последних десятилетий планомерно закачивал сотни миллиардов долларов в теоретическую науку и перспективные НИОКР.
В то же время не все для нашей страны предопределено и безнадежно, огромная территория России с гигантскими запасами сырья как для традиционных, так и для перспективных энергетических технологий, чрезвычайная заинтересованность многих мировых сил в той или иной форме взаимодействия и союза, а также практическая невозможность оккупации и силовой ассимиляции создают для России определенное пространство для маневра и подготовки собственного ответа.
Не следует также недооценивать и духовную стойкость русского народа, исключающую обозримой перспективе любую возможность как смены религиозной доминанты, так и внедрения в каноническое православие технократических элементов.
Насколько Россия готова к ответу на ожидаемый вызов, чем этот вызов грозит обернуться, что возможно и необходимо предпринять и существует ли, наконец, альтернатива технократическому Новому Порядку – предмет завершающей, четвертой главы.
